горе
хлебать полной ложкой ––
ложку за маму
ложку за папу
ложку
за нерождённого брата
за гнойное чрево весныИ.Чуднова
Полной ложкой – за папу, за маму,
за родню из глубин старины –
пью до капельки маленькой самой
эту жизнь… Продолжают сыны.
Без уныния и без мороки
принимая и горечь, и соль,
одолею в дороге уроки
наваждений, распутий и воль.
Не корысти, не моде в угоду
вдалеке от потёмок-порух,
мой черёд оберечь силу рода,
совершенствуя посолонь дух.
В преданиях славян явор (клён) –
дерево реинкарнации,
таит в себе живые сущности людей,
которые ждут своего перерождения
“Лиловой шалью ночь скользит по травам,
от света хмурый нрав оберегая.
Готово зелье… сладкая отрава.
В блаженной дрёме Леля молодая.
Мой сын ей люб, и до́ смерти чужда я́!
Пусть видит зелье хмелем золотым –
так укрывает хитроумный грим
усталые морщины лицедея.
Слепец мой сын, но матерью храним.
Смирись, сноха, ты любишь, не владея!”
Оглянусь назад… За моим плечом – отец и мама. Они подарили мне жизнь и отдавали, отдают и отдадут ещё всё своё лучшее, ценное, нужное. Чтобы я могла двигаться дальше, взлететь, может быть, вспыхнуть яркой звездой, сделать этот мир лучше.
Всматриваюсь: за их спинами – мои деды и бабушки, их жизни, полные труда и любви, и заботы.
Оскудела что-то крона-голова,
шелестят пустое жухлые листы,
семена горючим соком налиты,
я жива как будто… или не жива.
Всё росла по ветру, ветки раскидав,
всё хотела – жарче, выше и вольней!
Только поточило гнилью у корней,
понесло куда-то… или в никуда.
Вот и крутит комом, где ни попадя –
то кому-то колом, где не надобна,
то полыни вкус, то волны ладана,
то ли кто – серьёзно, то ли походя.
Миражи-обманы к чёрту прогоню,
семенами кану, примешь ли, земля?
Никогда не поздно заново, с нуля –
вырастаешь выше, если – на корню.
Моя прапрабабка любила сажать деревья. Бедность и положение батрачки не мешали ей добывать у помещика саженцы элитных деревьев и сажать свой сад. Сад вырос огромным и прекрасным, славился по всей округе яблонями, грушами, сливой и вишнями, зарослями малины и смородины, высоченными тополями и дубами, полянами огромных ромашек и пасекой. А когда ушли на войну муж, сын и зять, сад помогал прапрабабке растить осиротевшего внука, моего деда.
Моя прабабушка – трудяга и оптимистка, проводила на войну мужа и осталась с пятью малыми детьми. Мужа убили под Курском, двое детей не выжили. Прабабушка на всю жизнь сохранила верность памяти своего Вани. Она оставила в памяти дочерей и внуков непреложное трудолюбие, перлы фольклора и фамильную тягу к чистоте.
Моя бабушка была артисткой и певуньей, жизнелюбивой фантазеркой. Это она научила меня первой исполненной на сцене песне – о войне. Она зародила во внучках любовь к рукоделию, русскому многоголосому пению и склонность украшать себя и окружающее пространство.
Моя мама – учитель по призванию и творец по сути. Она учит от души и видит в каждом ученике человека. И первое, чему она учит – любви к родине, делая это удивительно нешаблонно и искренне. Невестой мама ждала отца из армии, со службы на границе, обмениваясь с ним бумажными письмами каждый (!!! ) день. Мама передала по наследству интерес к русской литературе и театру.
А мне довелось писать стихи. Стараюсь выразить в них все, что заложено женщинами моего Рода.
Я надеюсь, что стихи из-под моего пера, посеянные в чьих-то умах и душах, прорастут добром и светом.
Как саженцы из сада моей прапрабабушки.
Есть у каждого из нас необъяснимые, неуловимо интуитивные пристрастия – в обыденности, в людях, в искусстве. Одно из таких моих пристрастий – произведения Ивана Бунина.
Как и всякий писатель, Бунин многогранен. Блистательной особенностью его творчества без колебаний назову мастерство литературного портрета…. Сегодня мы не можем похвастаться вниманием к людям. Мы не замечаем огорченного взгляда, внезапной бледности, сцепленных рук, напряженности позы… Мы почти разучились смотреть друг другу в глаза. Мастера прошлого это умели.
Ты вставала, лишь только ракиты
полусонные тени стелили на млечные росы,
и окошки раскосо
отражали янтарь-малахиты –
обещанием знойного дня.
В дымке алого света
тропкой мимо плетня,
ячменями, хмельными от лета,
ты шагала торопко…
Он встречал! Волновался, шептал
и, исполненный чар,
он лелеял прохладой, белея
повиликой-ромашкой.
Он был – дар,
боль и бремя твоё, и отрада,
родовая замашка, исконное дело,
многолико и сладостно-зрело
огоньками плодовых лампад –
твой Сад.
Мановения тёплой руки –
и любовь, и работа.
Синева из реки, струи песен и пота
подымали побеги. Мгновения
вырастали в часы, закипали апрелями пенно,
а время
соловьиным трелями млело,
и нощно и денно
питало плоды,
матерински хранящие семя –
многоточия завтрашних глав…
Холода и года опускались на плечи.
Догоняя последний посев,
ты ушла, отгорев.
Запустение попусту правило бал –
он-то знал, что он вечен!
Что упрямые почки
брызнут силами нового века,
ты вернёшься – от правнучки дочкой.
Будет август в разгаре,
и зелен у девочки взгляд,
янтари-малахит отразятся в сансаре
обещанием сеянцев, строчек и песен…
В ранней алой завесе шаги прозвучат –
Вечен Сад.
Театром грезят третий день Афины
И как крате́р самосского вина,
Наполнен театрóн смешеньем дивным
Мечты и лицедейства дотемна.
Жемчужница Margaritifera лет 300 назад
в изобилии встречалась
в российских чистых реках с быстрым течением.
На сегодняшний день
ей угрожает полное исчезновение
Речка хворая – мели, лужицы –
нитка слёзная, землю ранили.
Где златое дно, где жемчужницы?
В топи сгинули, во бурьяны ли
перекатные жемчуга Руси?
Или тьмой её одурманили?
Катись-катись яблочко наливное, по серебряному блюдечку,
покажи мне и города и поля, покажи мне леса, и моря,
покажи мне гор высоту и небес красоту…
Русская сказка
Мóю-мóю блюдечко серебристое,
про добро ли, худо ли мыслю истово.
Гляну, гляну в сéребро – синеглазая.
Золотое яблочко ума-разума
“Сампор, любый, как расстаться мне с тобой!
Как слезами путь-дорожку не размыть,
мочи-силушки твоей не умалить,
провожаючи тебя на правый бой?
Ты воспой, ты воспой,
в саду, соловейка…
Я бы рад тебе воспевати,
Ох, мово голоса не стало…
Русская народная песня
– Иль нелюбый тебе отчий сад, соловей?
Не тениста ли сень, или цвет не душист?
Или грезишь о крае, родного милей,
где вольнее звучит переливчатый свист?
… Паутинная тишь на ветвях, как дурман,
и сквозит пустота меж рядами дерев.
Май не май без твоих родниковых осанн,
сад не сад, где не славят зарю нараспев.
И дольше века длится день
Б.Пастернак
Брусвяным закатом укрыло Ильмень,
вздыхала волна, сединой убелённа,
натруженной бронзой лучился ячмень,
и ждали серпа прокалённые зёрна.
Застыл летописец, ловя тишину,
и взглядом повёл от костра до погоста,
прислушался, будто настроил струну,
и первое азъ начертал на берёсте.
“Всё дальше в ковыльные степи,
огни затаились в дымах.
Иданфирс, фатален твой крах,
зачем же свой заячий страх,
петляя, уносишь, нелепый?
О Дарии сложатся мифы,
а ты не минуешь стыда.
Иди и сражайся, чудак!
Позор, до сих пор никогда
от боя не бегали скифы!” –
Самая короткая ночь –
Манят на закате костры,
Мама, не удерживай дочь
В таинствах русальей поры.
Буду плавать в звездной воде,
В эту ночь живая она,
Вышивку на белом холсте
Освятят огонь и луна.