Словно лампадой подсвеченный лист:
Нотные знаки в лучистой оправе…
В свете софитов застыл гитарист:
“Аве Мария”! И выдохнул: аве!
Театром грезят третий день Афины
И как крате́р самосского вина,
Наполнен театрóн смешеньем дивным
Мечты и лицедейства дотемна.
Молчаливый милый мим
так застенчив, помню, был.
Прятал пыл в умелый грим,
по канону – из белил.
А на сцене этот взор
только мне сиял и звал!
Вот ведь, думала, актёр,
выше всяческих похвал.
Разгадать бы эту бровь –
болевой излом черты!
Нечитаемость без слов –
разновидность слепоты.
Милый мим играл на бис,
принял мой дежурный “чмок”.
Лишь печально, скобкой вниз,
губ кривился уголок.