Глазами Ивана Бунина

Есть у каждого из нас необъяснимые, неуловимо интуитивные пристрастия – в обыденности, в людях, в искусстве. Одно из таких моих пристрастий – произведения Ивана Бунина.

Как и всякий писатель, Бунин многогранен. Блистательной особенностью его творчества без колебаний назову мастерство литературного портрета…. Сегодня мы не можем похвастаться вниманием к людям. Мы не замечаем огорченного взгляда, внезапной бледности, сцепленных рук, напряженности позы… Мы почти разучились смотреть друг другу в глаза. Мастера прошлого это умели.

Николай Заболоцкий писал:

Любите живопись, поэты!

Лишь ей, единственной, дано

Души изменчивой приметы

Переносить на полотно.

И. Бунин обладал особым талантом переносить “души изменчивой приметы”, на бумагу, создавать портрет* героя..

Он мастерски описывал наружность. Обладая необыкновенной чувствительностью – отменным зрением, осязанием и слухом, Бунин делал записи-зарисовки увиденного, услышанного, выхваченного из обыденной жизни. Писатель каждый раз делал открытие, получая наслаждение от яркого, осознанного им впечатления: “Меня все ранило – чуть не всякое мимолетное впечатление – и, ранив, мгновенно рождало порыв не дать ему, этому впечатлению, пропасть даром, исчезнуть бесследно”. **

Вот одно из его “открытий”: “Низко, с притворным смирением, клонил передо мной густую седую голову нищий, приготовив ковшиком ладонь, когда же ловил и зажимал пятак, взглядывал и вдруг поражал: жидко-бирюзовые глаза застарелого пьяницы и огромный клубничный нос – тройной, состоящий из трех крупных, бугристых и пористых клубник… Ах, как мучительно-радостно: тройной клубничный нос! “***

Вот портретные характеристики героев бунинского рассказа “Темные аллеи”:

“… крепкий мужик в туго подпоясанном армяке, серьезный и темноликий, с редкой смоляной бородой, похожий на старинного разбойника”,

“… стройный старик-военный в большом картузе и в николаевской серой шинели с бобровым стоячим воротником, еще чернобровый, но с белыми усами, которые соединялись с такими же бакенбардами; подбородок у него был пробрит, и вся наружность имела то сходство с Александром II, которое столь распространено было среди военных в пору его царствования; взгляд был тоже вопрошающий, строгий и вместе с тем усталый… с усталым видом провел бледной худой рукой по голове — седые волосы его с начесами на висках к углам глаз слегка курчавились, красивое удлиненное лицо с темными глазами хранило кое-где мелкие следы оспы”,

“… темноволосая, тоже чернобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина, похожая на пожилую цыганку, с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, легкая на ходу, но полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треугольным, как у гусыни, животом под черной шерстяной юбкой”.

Как ярко видишь живых людей – благодаря филигранной точности бунинских эпитетов, ассоциаций и сравнений!

А вот героиня рассказа “Чистый понедельник”:

“У нее красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами рот оттенен был темным пушком; выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застежками… она была чаще всего молчалива: все что-то думала, все как будто во что-то мысленно вникала; лежа на диване с книгой в руках, часто опускала ее и вопросительно глядела перед собой”. Необыкновенно интригующее противоречие безусловной красоты и мысленной неустроенности – так по-русски разрешившееся в финале рассказа!

Целую гамму ощущений вызывает портрет Руси из одноименного рассказа:

“… была живописна, даже иконописна. Длинная черная коса на спине, смуглое лицо с маленькими темными родинками, узкий правильный нос, черные глаза, черные брови… Волосы сухие и жесткие, слегка курчавились. Все это, при желтом сарафане и белых кисейных рукавах сорочки, выделялось очень красиво. Лодыжки и начало ступни в чуньках — все сухое, с выступающими под тонкой смуглой кожей костями. На теле у нее тоже было много маленьких темных родинок — эта особенность была прелестна. Оттого, что она ходила в мягкой обуви, без каблуков, все тело ее волновалось под желтым сарафаном”.

Часто мастеру достаточно нескольких метких фраз, и персонаж оживал на странице:

“… грязный, с круглой, густо заросшей свинцовым ежом головой мальчишка”,

“… девочку в синем платье, похожую на черного барана”,

“Желтоватый загар ровно покрывал тонкую… кожу ее широкоскулого лица, грубоватого, но почти красивого своей прямотой и строгой живостью глаз — не то агатовых, не то янтарно-серых, менявшихся, как у кошки”,

“Галстучек высоко вылез сзади на грязный бумажный воротничок, жилет донельзя запакощенный, на плечах кургузого пиджачка – перхоть, сальные жидкие волосы всклокочены”,

“Шинель внакидку, картуз на затылок. Широкий, коротконогий”.

Бунин не только мастерски описывал внешность, но и все то в облике человека, что сформировано средой, культурной традицией, индивидуальностью:

“Рыжий, в пальто с каракулевым круглым воротником, с рыжими кудрявыми бровями, с свежевыбритым лицом в пудре и с золотыми пломбами во рту, однообразно, точно читая, говорит о несправедливостях старого режима”,

“… старик с бледными вздутыми щеками и седой бородой клином, которую он, подойдя, любопытно всунул в толпу, воткнул между рукавов двух каких-то все время молчавших, только слушавших господ: стал внимательно слушать и себе, но тоже, видимо, ничего не понимая, ничему и никому не веря”,

“Подошел высокий синеглазый рабочий и еще два солдата с подсолнухами в кулаках. Солдаты оба коротконоги, жуют и смотрят недоверчиво и мрачно. На лице рабочего играет злая и веселая улыбка, пренебрежение, стал возле толпы боком, делая вид, что он приостановился только на минуту, для забавы: мол, заранее знаю, что все говорят чепуху”

” мужик, тупо слушает, тупо глядит, странно, мертво, идиотски улыбается. На коричневое лицо нависли грязные лохмотья белой маньчжурки. Глаза белые…… стоит великан военный в великолепной серой шинели, туго перетянутой хорошим ремнем, в серой круглой военной шапке, как носил Александр Третий. Весь крупен, породист, блестящая коричневая борода лопатой, в руке в перчатке держит Евангелие” ****

При всей моей любви к творчеству И.С. Тургенева – на мой взгляд он уступает Бунину в мастерстве портрета. Сравниваю, с описаниями Бунина, к примеру, портрет Лизы Калитиной из “Дворянского гнезда”:

“… стройная, высокая черноволосая девушка лет девятнадцати… чистый, несколько строгий профиль… закинутые за уши волосы, на нежные щеки, которые загорели у ней, как у ребенка… ” Красиво, нежно, чисто – а вот по личному ощущению, нет бунинской живости и точной яркости.

Живые в истинности изображения, несущие на себе оттенки бунинского восприятия персонажи выходят со страниц творений русского до глубины души писателя – живут среди нас, учат нас внимательному и чуткому отношению к красочной уникальности человеческой личности.