Вы замечали или нет,
какое лето на просвет?
Янтарно плавится закат,
зелёным золотом горят,
насквозь просвечены, листы,
медовой негой налиты.
Окутывая розовой вуалью
забот своих,
и сожалея, что бываешь близко,
не каждый миг,
наитием чудно́го ведовства ли
мне оберег
хотел, чтобы хранить от риска
мой бабий век?
Мерцала россыпь се́ребра и злата
с отливом льда,
сама скользнула в зябкие ладони
ко мне звезда –
печатью вековечно юной Лады –
там лепестки
переплелись, как будто бы заслоном
её руки…
Я смыла след от прежнего чужого
речной волной,
с цепочкой из серебряного звона
всегда со мной
звезда – защита дома… Но багрово
всё чаще жжёт.
О чём-то оберегом раскалённым
сигналит род.
Я устрою вечеринку стрекозы,
потому что… а не знаю почему,
интуиция колдует по всему,
игнорируя причины и азы.
Никого не позову – окно и свет,
незнакомые, наверно, налетят
на ситар и таблу, блюда наугад,
на компанию, а может тет-а-тет.
От лилово-слюдяного ветерок,
мимолётное нечаянное ах
и улыбка на неведомых губах
в лунном свете пары звончатых серёг.
В колее и келье слышится: впусти…
По рутинному – оттенок бирюзы,
по насиженному – промельк стрекозы,
и трепещет небывалое в горсти.
Я лила родниковую воду,
напевала беспечно про осень
и не знала, не ведала броду
в золотом своём простоволосье,
в сарафанности синего ситца,
будоражности пульсов и бесов –
несмышлёная жаркая птица
на опушке недетского леса.
Лишь вода закипала предвестьем –
я смородину-мяту бросала,
земляничный румянец невесты
колыхал тихий омут бокала.
Мёд янтарно струился из ложки
на плавучую дольку лимона,
смаковала преснушку по крошке
на крыльце над романом Голонов.
Замерев, ожидала десерта,
и дыханье смятенное молкло:
он пройдёт, полосуя по сердцу
серым взглядом под встрёпанной чёлкой.
Между нами витая свеча – золотой лоскуток огонька.
Я приехал к тебе сгоряча – и ещё виртуален слегка.
Двух дыханий смятенное ах, заполошно колеблется свет
и дрожит на неловких губах непривычный без клавиш “привет”.
У тебя оглушительно мил незаметный с экрана пушок
а я думал –до этого жи́л, непутёвый скиталец меж строк!
Монитор – никчемушный заслон, вот он я – у тебя на виду,
отворён, в пух и прах обнажён, до тебя до реальной иду.
Ты глядишь, завиток теребя – и плывёт из-под ног ламинат,
я хватаюсь – вернуться в себя – за похожий на клумбу салат.
Что там – курица, сыр, ананас ? И перчинки уместны вполне!
Бью крылом, будто юный Пегас, а в бокалах звенит Шардоне.
Губы, пульсы, дурманный огонь, в полумраке колдует амбьент –
потанцуем? На спину ладонь – обоюдный чарующий плен.
Ты черёмухой пахнешь, дышу и щекой – в белокурую прядь.
Светло-белый пожизненный шум, знаю, будет отныне держать.
Отложу карандаш, закурю. Рисовал, а хочу во плоти…
У окна подмигну фонарю: днём с огнём где такую найти?
Ты вставала, лишь только ракиты
полусонные тени стелили на млечные росы,
и окошки раскосо
отражали янтарь-малахиты –
обещанием знойного дня.
В дымке алого света
тропкой мимо плетня,
ячменями, хмельными от лета,
ты шагала торопко…
Он встречал! Волновался, шептал
и, исполненный чар,
он лелеял прохладой, белея
повиликой-ромашкой.
Он был – дар,
боль и бремя твоё, и отрада,
родовая замашка, исконное дело,
многолико и сладостно-зрело
огоньками плодовых лампад –
твой Сад.
Мановения тёплой руки –
и любовь, и работа.
Синева из реки, струи песен и пота
подымали побеги. Мгновения
вырастали в часы, закипали апрелями пенно,
а время
соловьиным трелями млело,
и нощно и денно
питало плоды,
матерински хранящие семя –
многоточия завтрашних глав…
Холода и года опускались на плечи.
Догоняя последний посев,
ты ушла, отгорев.
Запустение попусту правило бал –
он-то знал, что он вечен!
Что упрямые почки
брызнут силами нового века,
ты вернёшься – от правнучки дочкой.
Будет август в разгаре,
и зелен у девочки взгляд,
янтари-малахит отразятся в сансаре
обещанием сеянцев, строчек и песен…
В ранней алой завесе шаги прозвучат –
Вечен Сад.
Поплыву по солнечной тропинке,
на ресницах брызги зелены́.
Искры счастья где-то в серединке,
будто жеребята-стригуны.
А волна мне ворожит по коже,
пробуждая сладостное ах…
Я и лето сделались похожи,
те же конопушки на щеках.
На кусочки рассыпалось прошлое,
на осколочки и лоскутки.
Я коленями – в адово крошево,
в неизбывном дурмане тоски.
Не сложить, не увидеть прежнее
в мешанине солёной смальты.
Ускоряется центробежное
и осколками ранит пальцы.
То ли осень навеяла этот по дорогам растерянный флёр,
то ли пряди кофейного цвета из толпы растревожили взор –
или ветры мои расшалились, разметали рутинный покой
под покровами суетной пыли – и плеснули в меня чистотой.
Остро свежее, тонкой настройки прикоснулось к неслышной струне
и со старой посыпалось полки на разумную голову мне.
Отголоски дебютного взлёта заиграли помятым крылом:
ведь могла же на всех оборотах – нараспашку, до дна, босиком!
В созвездии зелёном есть зелёная планета.
Заоблачным озоном пахнут там трава и ветры
Там тянутся деревья в торжестве зелёной силы
зелёными листами к изумрудному светилу.
Зелёными жемчужинами – росы по утрам,
и звери – все зелёные- пасутся там и сям.
Зелёными лучами омывает виноград
сияющий часами малахитовый закат.
А люди на планете этой сплошь зеленглазы,
глядят светло-приветливо, не хмурые ни разу.
В их бирюзовых домиках – порядок и уют.
Фисташкового чая вам с лимонником нальют,
плеснут в бокал зелёного дурманного вина,
и сразу станет музыка зелёная слышна.
Я вздрогнула, моргая, звон и зелень в голове.
Ну просто я нечаянно заснула в мураве)))
Светил сиренево ночник,
скрипели ставни,
К окну лиловому приник
печальный август.
Мерцал знакомый монитор,
сменилась дата.
Рождался робкий разговор
из строчек чата.
В ночной небесной глубине
звезда сияла
Со звоном на ресницы мне
она упала,
На фиолетовый экран
потом скатилась,
Сапфиром стал простой стакан,
всё изменилось.
И сонм лиловых светляков
кружил неспешно
Он одинокую любовь окутал
нежно.
Конечно это был лишь сон,
счастливый всё же.
Я подарю его тебе —
а вдруг поможет?
Серое небо, серый закат,
Серые капли сегодняшней грусти,
Где-то встречаются, где-то не спят…
Кто-то не слышит… Кто-то не будет…
Как -то не пишется, что-то не спится,
Пальцы бесцельно по кнопкам спешат.
Мечется время, как серая птица,
Мечется раненой птицей душа.
Серая полночь, серое утро.
То был сиреневый глупый обман.
Будто не больно, как будто бы – глупо…
То ли рассвет, то ли туман…
Алой улыбкой цвела моя нежность,
Рдели пурпуром губы твои…
Мы начинали легко и небрежно,
Не ожидая пожара любви.
Ночь полыхнула заревом страсти,
Щёки окрасила в маковый цвет.
Видела я, как свечением счастья
Благословило багровый рассвет.
Было до сладостной дрожи опасно
Плавиться в шёпоте страстных речей!..
Только во сне и является в красном
Счастье любви невозможной твоей.
Чёрные – чёрные веки, пустите!
Дайте взглянуть – может, есть ещё свет?
Птицы, деревья, люди, простите –
нет меня, нет меня. Нет меня! Нет!!!
Чёрное небо насыпало соли –
чёрная соль на доверчивость ран.
Даже не плачу. Не крикну от боли.
Мёртвою хваткой – чёрный обман.
Кто говорил – что бывают цвета?
Это обман. Только чёрный вокруг.
Кто говорил – есть любовь, доброта?
Это обман. Не протягивай рук…
На разноцветном бесстрастное вето.
В чёрном тумане ответа не жди.
Тут для меня под великим запретом
алые ночи, цветные дожди.
Чёрные-черные веки, закройтесь…
Я не хочу видеть алый рассвет…
Птицы, деревья – вы не беспокойтесь…
Нет меня!!! Нет меня! Нет меня. Нет….
Белая палата,
белая постель…
в лунной дымке тает
призрачная дверь.
За окном на ветке
ветер рвет листву.
Белая таблетка
на мою тоску.
Мечутся ресницы,
что за маята…
Норовит присниться
светлая мечта,
как в наряде снежном
кружится земля,
как целует нежно
солнце февраля,
светится белёсо
роща у реки,
и летят на косы
с вишен лепестки…
Молоко из плошки
словно наяву.
Подремлю немножко.
Может, поживу?