Прощаю холод всем и вся,
Пью солнце жаркими глотками,
Меж ледяными зеркалами
Оно взметнуло паруса.
В современном мире модно ставить Я выше МЫ. Модно углубляться в себя, лелеять свою уникальность. Модно заострять внимание на факте, детали, мгновении. Часто до единого, общего, целого, высокого дело так и не доходит.
Перемирие мрака и света,
Коловрата лучистая мета,
На меже, разделяющей лета –
Наш озябший умаянный мир.
Гуляла по кленовой аллее.
Серое небо февраля, холодный ветер, ледяная крошка под ногами не располагали к долгой прогулке. Хотела вернуться в тепло, и тут взгляд задержался на людях, обрезающих деревья. Женщины орудовали секаторами, а молчаливый высокий парень с внешностью Гоголя спиливал верхушки клёнов. После их стараний клёны стояли уродливыми обрубками.
Знаю, что скоро они покроются молодыми побегами. Станут пушистыми, нежно-зёлёными. А срезанные старые побеги – длинные, сильные, которые делали деревья такими высокими, увезут и сожгут в какой-нибудь котельной.
Нужно ли так безжалостно срезать старые побеги, раз уж они выросли? Оно, конечно, ясно: деревья молодеют, изменяют форму, всегда аккуратные. Но как же тогда дотянуться до высоты? Как сохранить пышность и роскошь листвы? Глубину и прохладу тени в зной? Обрезанные деревья дарят мало прохлады, они не умеют шелестеть так сладко… Они забыли прошлое. Они с ним распростились. Печально.
Я собрала несколько веток, отнесла домой и поставила в вазу. Даже срезанные, они наполнили помещение свежестью, ароматом и надеждой…
Ливень синий лил и лил
изо всех небесных сил.
Ливень ласков был и мил
и отмыл
с крыш и крыльев и со спин
будни, бредни, пыль и сплин…
Был он пин и был он гимн,
Жи́вой был.
Зажмурю ресницами утро,
лучи из окна опахалом,
и – Кто-то невидимый будто
обнимет средь шумного бала.
На вздохе доверюсь Кому-то –
и станет таинственно-ало,
Вы, растекающиеся нытьем,
Едкой слюной пузыри пускаете.
Вы в ненавистном болоте своем
В газах сарказма вот-вот истаете.
Вы, затвердев задом и душой,
Глазом кося в чужеземную сторону,
Громко стыдитесь земли родной,
Из-за угла по ней каркая вороном.
Вам бы скорее – фастфудовый рай,
Дев силиконово-пышнотелие,
На толерантно свихнувшийся прайд
Утром глазеть, отупев от безделия.
Модно ругая и предков, и власть,
Метины в дебрях генетики ищете.
Судите прошлое родины всласть,
Волками в отчем наследии рыщете.
Корни обрублены, вырыты рвы,
Совесть расстреляна – сами же целили.
Можно спросить: а что сделали вы?
Не для себя, что для родины сделали?
На рассвете тает Вега,
нега снега…
Ветки, блеск, лучи-ресницы…
Как хрустится,
и скрипуче, свеже чуток
первопуток!
Небывалое в реале,
всё – вначале.
Высоко – новорождённа,
в цвет лимона
утра первая полоска
сквозь берёзку,
чтобы утро было в радость,
Много ль надо?
От божественного йота –
И всего-то.
Всё новое вокруг…
неизъяснимо ново
Струится утра свет
в зашторенном окне.
Всё с чистого листа.
С несказанного слова.
Со взгляда и тепла,
что родилось во мне…
Робко по бронзе остылой и хрусткой,
жестом неопытным мало-помалу –
сыплет окрест незатейливой крупкой,
вся в ожидании первого бала.
Это потом – похищение Кая,
снеги студёные сплошь и всецело…
а поначалу зима воз-ни-кает…
в юном обличьи… тиха и несмела…