Опустошение – освобождение….
Мне дан урок… и с урока – звонок.
Тихо бреду к Храму Забвения,
К Храму Забвения – нету дорог…
Есть минуты, когда торжествует плоть,
а у плоти по жизни крутой замес.
Эта мельница в силах в муку смолоть
Утончённый ажур из духовных лес.
Так задумано, двери, от них – ключи.
Дали тело – носи и сполна плати.
Если плоть торжествует, душа молчит –
Так бывает на нашем земном пути.
А когда отключили контроль верхи,
и к улёту натянута тетива,
ну какие тогда тут к чертям стихи?
И к чему в этот миг вообще слова?
Нет в мире совершенства
Антуан де Сент Экзюпери
Прошепчу: почаще снись,
Антуана звёздный свет,
где премудрый рыжий Лис
совершенства, скажет, нет,
а финал – не только приз.
Разрешу себе огрех
и уроки не на пять.
Без натаски на успех
и медали “Лучше всех”
легче кажется дышать.
И тогда на взлёт готов
по свои́м изгибам схем,
без дуэлей и фронтов,
без “сегодня ты никто,
повоюешь – станешь всем…”
Разожму-ка я кулак,
забывая о гран-при.
Знаю: любят просто так,
неохочую до драк,
в свете звёзд Экзюпери.
Хочу прожить чистовики
на полном вдохе,
чтоб пахли травами стихи
и ветром – щёки,
минуты с привкусом огня
и непокоя
испить, пока везёт меня
случайный поезд,
и ритм ловить за тактом такт,
слагая скерцо,
и удивленьем, как рюкзак,
наполнить сердце.
Не пропустить ни миг, ни блик,
начало слога.
Распахнут парус-чистовик,
моя дорога.
Утро, сентябрь, первое…
В осень окошко распахнуто.
Горкою – яблоки спелые
Рядом с лиловыми астрами.
Бант белоснежно-капроновый,
Фартука крылышки юные…
Светлое, чистое, новое
Тонко натянуто струнами.
Вспенился двор георгинами,
Мелом на праздник размеченный.
Год впереди – время длинное.
Жизнь впереди – бесконечная…
Солнце – на свежеокрашенном,
Мелом – как первою тропкою…
Взгляд, потаенным украшенный,
Вздох – откровение робкое.
“Школьные годы заветные”,
Звон – золотистыми брызгами!..
Как это в душах отметилось,
Выросло судьбами, жизнями…
Ручка застыла над строчкою,
В клеточку – чистое, белое.
Светом во мне – непорочное
Утро. Сентябрь. Первое.
Тик да так. Шаг да шаг, тяжелей рюкзак. Но в апреле звенит ивняк – так и тянет уплыть, истая – воспарить лепестками мая, меж черёмух шнырять шмелём, гладить липы медовым бликом, разрумянить июнь клубникой, пить минуты горячим ртом – самый смак. Тик да так. Кап да кап по берёзе сок или это в часах песок – вон, натикало полбархана. Знамо дело, не только манна. Не удержишь его в горсти, уступая себя трясине... Но лечу от земли до сини – из потребы расти, расти по пути.
Звёздные сполохи – с плеч.
В строй – непривычная стать.
В ножнах на поясе – меч.
С кем или с чем воевать?
Пустошь, не видно конца.
Камень дороги… Идти?
Дым, аромат чабреца…
нет направленья пути.
Пальцы с кольцом ” сохрани”,
в сторону – кружево штор.
Веры прозрачная нить
пишет неясный узор.
Чудится пропасть во ржи,
май недоверчивый – юн.
Где-то огни, этажи,
малые зёрнышки рун…
Где-то с картинками том,
рыцарь прекрасный в седле.
Колкие мысли о том –
стынут на синем стекле.
Жемчуг на шее луна
кутает в призрачный свет.
В этой дороге из сна
карты и спутников нет.
Холод ползёт по пятам.
Камень дороги – иди!
Грею свой маленький храм,
руки прижавши к груди.
Мы стояли в центре линейки на школьном дворе. Я смотрела на асфальт, пёстрый от лепестков пионов, и он туманился от слёз. Я теребила малиновую ленту выпускницы, слушала последние аккорды музыки, я вбирала в себя краски, звуки, ощущения этой неожиданно до боли грустной минуты. Хотела запомнить всё это и унести с собой, туда, где я буду одна, без вечного нашего МЫ. Без учителей, без толпы в школьном коридоре, без до последнего жеста и слова предсказуемых одноклассников, без школьной сумки, исписанной сейчас прощальными излияниями девчонок и парней…
Рассыпалось прошлое в колкое крошево,
горестный тлен.
Не жалея колен, я – в осколки:
вернуть бы, спасти!
Все пути Галатеи
от воли творца – стежки за иголкой,
сердца
вне его рассыпаются в прах,
отпечаток тоски на губах…
Вопреки этой тьме без просвета
придумала вето
стараниям сделать разбитое наше – целым.
Отрезвела.
Раз билось, накрыл дурман –
знать, оно изначально имело изъян.
По усталому снегу из прошлого прочь…
Для смешинок глаза мои, сну – моя ночь,
Для улыбки – губы, а плечи – для ласки,
Для прогулки аллеи, душа – для сказки.
Для другой ладони – озябшие пальцы,
Замирание сердца – для тихого танца.
Для весеннего ветра светлая чёлка,
Для жасмина с черёмухой – ваза на полке.
Это светлое платье – для апреля и мая,
Я из боли своей по чуть-чуть вырастаю…
Мчалась трассой и – на обочине,
ошарашена, скособочена,
до поры какой-то отсрочена,
мимо общий поток бурлит.
На обочине в неподвижности –
куст цикория, два булыжника,
фантик пыльный, обложка книжная –
мир без цели и без орбит.
Накрыло. Давит. Ниже, ниже…
Прижухли крылья, ко мне прижались.
А как раскрывались – рыже! Удало!
Сверху тучи. Вернее, одна – неохватная серость,
вата…
Хотелось
полётов с ветрами,
по солнечным струнам,
в храме утра нащупывать тропы и строки
босыми ступнями,
огня не скрывая за скобками губ,
желания жить безоглядно…
Нещадная темень.
Накрыло. Скрутило в пугливый клубок.
Силки горько-сумрачных мыслей –
зависла в неволе тоски.
Мне бы в поле …
Росток
там неистово тянется к небу
ненастью и тьме вопреки – истина.
Бьётся в ладони спасительной нитью
наитие? весть?
За всеми свинцовыми тучами – солнце.
Есть!
Просыпались точки возврата
в ладони белёсого дня
и смотрят чудно-диковато
на нынешнюю на меня.
Одна – до сих пор болевая,
лечить да лечить бы ещё.
Другая горит, не сгорая,
пристыженным пурпуром щёк.
А третья – от знака вопроса,
там так и не найден ответ,
и горький дымок папиросы
не тая, висит много лет.
Дорога суха и горбата
в колдобинах вечных дилемм.
Что смотрите, точки возврата?
А вы и не точки совсем…
Только глаза открыла –
вижу твоё “привет”…
Что за дела? Ты – вето.
Я же теперь бескрыла.
Толку в луче меж нами?
Только болит сильней.
Он никого не греет
в этом разбитом храме.
Или тебя не знаю?
Ты и не ждёшь ответа…
Что же пишу “привет”,
в угли ступив босая?
Мой стремительный защитник, мой улыбчивый стрелок,
Щелкни пальцами и в мире освещение включи.
За чертою мрака сгинет опостылевший мой рок.
И на поясе сверкнут твои заветные ключи.
Свежий ветер вместе с нами затанцует на траве,
По спине ладонь – бальзам от боли и от тоски.
И поверится – на все мои вопросы есть ответ.
И почудится – слабеют вокруг сердца тиски.
Море нежности качает на лиловых волнах,
Можно мне совсем немножко просто слабой побыть?
Пусть, со следа сбившись, злобно где-то скалится страх.
И струной звенит меж пальцев путеводная нить.