Неисповедимо

    Она запомнилась сухой – от резкого голоса до прямых коротко стриженых волос, вспыльчивой, с пронзительными светлыми глазами. Мы её боялись, поэтому уроки русского языка и литературы проходили в полной тишине.

    В памяти момент – она читает из Паустовского: “Если бы можно было замедлить ход времени, чтобы долго голубел над озером этот тихий свет и этот удивительный день, чтобы можно было долго следить за тенью птиц на воде, за едва приметным блеском, подымавшимся к небу…” Вдруг останавливается, резко снимает очки и долго-долго смотрит вдаль, в никуда… А лицо – счастливое. И всё. Она не говорила лишних слов об особенностях прозы, о средствах выразительности. Она просто переживала эмоцию. Которую мы впитали, как губки.
    Ещё одно запомнившееся. Та учительница была другой – кругленькой и мягкой, она кругло картавила и кругло выглядела в пушистом шарфе, укрывающем плечи. Мы её любили за доброту и на её уроках беззастенчиво занимались потихоньку своими делами, далёкими от литературы. Однажды она читала нам финал тургеневского “Отцы и дети”.
    “… Есть небольшое сельское кладбище в одном из отдаленных уголков России. Как почти все наши кладбища, оно являет вид печальный: окружающие его канавы давно заросли; серые деревянные кресты поникли… между ними есть одна… Железная ограда ее окружает; две молодые елки посажены по обоим ее концам…”
    Её голос вдруг дрогнул – мы отвлеклись от постороннего, взглянули… Она читала, вся захваченная этим чтением, голос выдавал её волнение и – мы притихли – кругленькая слезинка скатилась у неё по щеке. Удивительно – это не вызвало снисходительной улыбки у нас, подростков. Мы вдруг ощутили живое дыхание русской речи.

    Я к чему это всё. Неисповедимы пути, которыми прививается родной язык. Ни аргументированные профессионально выстроенные речи, ни отсылки к авторитетам тут не помогают. А достаточно иногда бывает взгляда, паузы, дрогнувшего голоса…