Бирюзовой укрыв вуалью,
нас изменчивой лаской грели,
любовались, когда опали
лоскутками роскошной шали
в безотрадность унылой прели.
А ветра завивали мили,
ледяным окружали пленом.
Нам казалось, что мы не жили,
вьюги выли, нам саван шили,
но надежда текла по венам!
Наша песня была не спета!
В ней остались живые строки,
не поведанные секреты
и таинственные приметы,
и шальные хмельные соки.
Раскурила весна кадило,
изумрудной коснулась кистью,
напоила весельем жилы –
брызнув зеленью, мы родились,
молодые свершились листья!
Ой вы, ветры, вороны скаженны!
Не студите сада колыбель.
Или то урок, или Марена
Злобится на майскую свирель?
Памяти Михаила Корчагина
Глазам не верю – вот наш сад! Дошёл.
Хмелею – белорозовая радость.
Я и забыл как это хорошо,
когда идти-шагать уже не надо.
Распахнут ветрам бело-розовый мир,
гудит горизонт обертонами грома.
Как строчкой, весну прошивает пунктир:
трассирует в прошлое стук метронома.
О, весна без конца и без краю!
А.Блок
Отпущу-ка по ветру печали,
Вытрясая хандру из себя,
Ерунду пропою, теребя
Старомодные кисточки шали,
Наплету хитроумные косы,
Антуражем приветствуя март.
Беззаботный охватит азарт
Естество опьяневшей берёзы.
Золотое в ручьях переливом
Куролесит, и утром в тиши
Отогрето шумят камыши,
Неодетые, шепчутся ивы,
Целомудренно скрыты туманом –
Аметистово-розовый флёр.
И открыт нараспашку простор,
Безнадёжно крылатым желанный.
Еле-еле в несмелом зелёном –
Зачарованно дремлющий лес,
Кистепёрые дали небес,
Романтичные старые клёны.
А на белом листе – серебро.
Юным светом исходит перо…
Хочется солнца! Чтобы горячо – по коже, ласково – на лицо.
Чтобы блаженно купаться в игристом, светло-медовом.
Хочется свежего, сочного, только сорванного.
Тугих стрелок лука с куском посоленного хлеба.
Отогретые, все нараспашку и
запьяневши от марта чуть-чуть,
налегке спозаранку в Ромашково
мы с косичками двинемся в путь.
Гуляла по кленовой аллее.
Серое небо февраля, холодный ветер, ледяная крошка под ногами не располагали к долгой прогулке. Хотела вернуться в тепло, и тут взгляд задержался на людях, обрезающих деревья. Женщины орудовали секаторами, а молчаливый высокий парень с внешностью Гоголя спиливал верхушки клёнов. После их стараний клёны стояли уродливыми обрубками.
Знаю, что скоро они покроются молодыми побегами. Станут пушистыми, нежно-зёлёными. А срезанные старые побеги – длинные, сильные, которые делали деревья такими высокими, увезут и сожгут в какой-нибудь котельной.
Нужно ли так безжалостно срезать старые побеги, раз уж они выросли? Оно, конечно, ясно: деревья молодеют, изменяют форму, всегда аккуратные. Но как же тогда дотянуться до высоты? Как сохранить пышность и роскошь листвы? Глубину и прохладу тени в зной? Обрезанные деревья дарят мало прохлады, они не умеют шелестеть так сладко… Они забыли прошлое. Они с ним распростились. Печально.
Я собрала несколько веток, отнесла домой и поставила в вазу. Даже срезанные, они наполнили помещение свежестью, ароматом и надеждой…
Сегодня я поняла, что устала.
В последнее время я ещё крепилась, держала прямо ледяную спину, гордо подняв голову с пышно взбитыми седыми кудрями. Ещё вчера всласть упивалась студёной гордыней, куражилась, пускала куда попало морозные стрелы, томила белым безмолвием.