Я – застывшее дерево берёзы, от зимних морозов спрятавшееся в спасительный сон: не мёрзнуть, не дрожать, не искать тепла заледенелыми ветками. Недавние порывы безжалостного ветра гнули и казалось, сломают. А теперь по мне начинают двигаться тёплые соки… Во мне рождается желание раскрыться – листьями, свежим ароматом…
Я – маленький синий подснежник. Под добрыми лучами моего Солнца я оживлённо, снежинка за снежинкой раскапываю навалившиеся снега холода, равнодушия, малодушия, обид… Я раскапываю снег зелёными ладошками, хочу наверх, ввысь, к теплу, к жизни, к Солнцу. Не желаю больше припадать к земле в ледяной темноте одиночества! Хочу расцвести, изо всех своих молодых сил. И подарить себя.
Я – верба на берегу реки. Зима внушала мне, что каждый мёрзнет в одиночку. Она заледенила песню речки. Она бросала в меня колючие льдинки обмана и разочарований. Зима оставила меня одну и велела выживать как хочу. А я выжила. Моё Солнце коснулось меня ласковыми теплыми лучами и я в ответ раскрылась нежнейшими пушистыми вербочками. Хочу чтобы прикосновение ко мне дарило тепло и радость. Дарю свою мягкость и пушистую нежность – я для этого и родилась.
Я пробуждаюсь… После зимы, холода, жестокости, обид и нелюбви. Пробуждаюсь к Весне, к жизни, к Любви. К Солнцу.
Пробуждаюсь, чтобы сделать чей-то день добрее.
Шептала почему-то “dear, touch me”,
проснулась на излёте дикой серны.
Мне этой ночью снился сон прозрачный –
неясный, смутный, хрупкий и неверный.
Мне чудился хрустальный звон бокала…
В стеклянном небе – отзвук силуэта.
Я что-то в полудрёме отпускала,
на что и в яви не найти ответа.
Сквозь дымку штор в лугах мерцали росы…
Манила даль жемчужная зеркал…
Приснился мне прозрачный знак вопроса,
Ответ — неизъяснимо ускользал…
Может, потому что спать легла пораньше?
Или потому что черное достало?
Мне приснился этой ночью сон оранжевый,
Будто кто-то нежный избавлял от жала.
Теплый привкус меда
Был у разговора,
В сером взгляде –
вихри рыжих огоньков.
Расплетались страхов
черные узоры
От таких обычных
очень теплых слов.
Шкуркой мандарина
боль в виске снимала,
Лампа подсветила
апельсинный сок.
Как же это раньше
я не понимала?
Видно, озаренью
тоже есть свой срок.
Только лишь у дружбы
не бывает “поздно”.
С ней не замерзают
от холодных слов.
Ей не помешают
ни звонки, ни слёзы,
Дружба согревает,
Губит любовь?
Солнце улыбнулось
из окна оранжево,
Улыбнулась утру
отдохнув, душа.
Я люблю, как раньше,
я люблю все так же.
Просто боль немножко
у меня прошла.
Я шла по жёлтым лепесткам разлуки,
По жёлтым листьям
(странно, май как будто),
ждала, когда ты мне протянешь руку
и всё ещё надеялась на чудо.
А жёлтая луна светила тускло,
мою обиду высветив в слезе.
ребёнком на руках качала чувство,
давно уже ненужное тебе…
Венком из одуванчиков скрывала
на лбу морщинки горести и боли,
а в памяти насмешливо плясали
чужие строчки – от злорадства, что ли?
Я горький мёд пила из жёлтой чаши,
а ветер рвал наивные одежды.
И только где-то далеко глаза ромашек
дарили мне улыбку и надежду.
Звёздные сполохи – с плеч.
В строй – непривычная стать.
В ножнах на поясе – меч.
С кем или с чем воевать?
Пустошь, не видно конца.
Камень дороги… Идти?
Дым, аромат чабреца…
нет направленья пути.
Пальцы с кольцом ” сохрани”,
в сторону – кружево штор.
Веры прозрачная нить
пишет неясный узор.
Чудится пропасть во ржи,
май недоверчивый – юн.
Где-то огни, этажи,
малые зёрнышки рун…
Где-то с картинками том,
рыцарь прекрасный в седле.
Колкие мысли о том –
стынут на синем стекле.
Жемчуг на шее луна
кутает в призрачный свет.
В этой дороге из сна
карты и спутников нет.
Холод ползёт по пятам.
Камень дороги – иди!
Грею свой маленький храм,
руки прижавши к груди.
Ирида, ты? Так вот, откуда
лиловой стынью опалён
мой сон. Цвета твоих пламён
отрадны мне, уж очень худо.
Смотрю незряче у черты,
в которой жизнь и смерть свиты.
Ирида, это ты мостила
пути Её босым шагам?
Ну как Она – спокойна там?
Вдали́ от адова горнила?
Ушла ли боли маета
и горечь складочки у рта?
Скажи… она меня простила?
Прощать умела – льды-печали
в глазах сквозили бирюзой,
чуть-чуть солёной и незлой –
лучились и не обжигали.
Глядишь – обиды нет, прошла,
она по-прежнему светла
и помнит старое едва ли.
Вокруг неё бывало ало,
лазурно, зе́лено, желто́ –
был цветом звук, цвета звучали
для нас, настроенных на то.
Теперь её природный май –
во мне. Увидишь, передай:
её побегов тут немало.
Ирида, пусть… Ушла. Оставив
осколки дивного моста.
Они, земному не чета,
спешат росой истаять в яви…
Жду радуг, стану духом выше –
скажу, что не успела. Слышат
нас там, на зыбкой переправе.
В созвездии зелёном есть зелёная планета.
Заоблачным озоном пахнут там трава и ветры
Там тянутся деревья в торжестве зелёной силы
зелёными листами к изумрудному светилу.
Зелёными жемчужинами – росы по утрам,
и звери – все зелёные- пасутся там и сям.
Зелёными лучами омывает виноград
сияющий часами малахитовый закат.
А люди на планете этой сплошь зеленглазы,
глядят светло-приветливо, не хмурые ни разу.
В их бирюзовых домиках – порядок и уют.
Фисташкового чая вам с лимонником нальют,
плеснут в бокал зелёного дурманного вина,
и сразу станет музыка зелёная слышна.
Я вздрогнула, моргая, звон и зелень в голове.
Ну просто я нечаянно заснула в мураве)))
Светил сиренево ночник,
скрипели ставни,
К окну лиловому приник
печальный август.
Мерцал знакомый монитор,
сменилась дата.
Рождался робкий разговор
из строчек чата.
В ночной небесной глубине
звезда сияла
Со звоном на ресницы мне
она упала,
На фиолетовый экран
потом скатилась,
Сапфиром стал простой стакан,
всё изменилось.
И сонм лиловых светляков
кружил неспешно
Он одинокую любовь окутал
нежно.
Конечно это был лишь сон,
счастливый всё же.
Я подарю его тебе —
а вдруг поможет?
Серое небо, серый закат,
Серые капли сегодняшней грусти,
Где-то встречаются, где-то не спят…
Кто-то не слышит… Кто-то не будет…
Как -то не пишется, что-то не спится,
Пальцы бесцельно по кнопкам спешат.
Мечется время, как серая птица,
Мечется раненой птицей душа.
Серая полночь, серое утро.
То был сиреневый глупый обман.
Будто не больно, как будто бы – глупо…
То ли рассвет, то ли туман…
Алой улыбкой цвела моя нежность,
Рдели пурпуром губы твои…
Мы начинали легко и небрежно,
Не ожидая пожара любви.
Ночь полыхнула заревом страсти,
Щёки окрасила в маковый цвет.
Видела я, как свечением счастья
Благословило багровый рассвет.
Было до сладостной дрожи опасно
Плавиться в шёпоте страстных речей!..
Только во сне и является в красном
Счастье любви невозможной твоей.
Чёрные – чёрные веки, пустите!
Дайте взглянуть – может, есть ещё свет?
Птицы, деревья, люди, простите –
нет меня, нет меня. Нет меня! Нет!!!
Чёрное небо насыпало соли –
чёрная соль на доверчивость ран.
Даже не плачу. Не крикну от боли.
Мёртвою хваткой – чёрный обман.
Кто говорил – что бывают цвета?
Это обман. Только чёрный вокруг.
Кто говорил – есть любовь, доброта?
Это обман. Не протягивай рук…
На разноцветном бесстрастное вето.
В чёрном тумане ответа не жди.
Тут для меня под великим запретом
алые ночи, цветные дожди.
Чёрные-черные веки, закройтесь…
Я не хочу видеть алый рассвет…
Птицы, деревья – вы не беспокойтесь…
Нет меня!!! Нет меня! Нет меня. Нет….
Белая палата,
белая постель…
в лунной дымке тает
призрачная дверь.
За окном на ветке
ветер рвет листву.
Белая таблетка
на мою тоску.
Мечутся ресницы,
что за маята…
Норовит присниться
светлая мечта,
как в наряде снежном
кружится земля,
как целует нежно
солнце февраля,
светится белёсо
роща у реки,
и летят на косы
с вишен лепестки…
Молоко из плошки
словно наяву.
Подремлю немножко.
Может, поживу?
Раннее, раннее утро,
Стекла – аквамарин.
Сон в эту пору чуткий
В первых гудках машин.
Синяя тень в ресницах.
Ранний звонок: “Прости”.
Счастья синюю птицу
Я отпустила: лети!
Аквамариновым взмахом
Перечеркнула ночь,
И улетела птаха
Из синей комнаты прочь.
Я синей тушью стала
Скрашивать грусть в глазах.
И улыбаться пыталась,
И не смотреть назад.
Синие буквы-путы:
Врозь. Нелюбовь. Не сбылось.
Синее снилось будто…
Может быть, не спалось?
Серое небо вуалью
поздний закрыло рассвет.
В лужах размешан с печалью
желтый берёзовый цвет.
Сон мой рукой умелою
кистью рисует на шёлке:
Небо – оттенки серого,
роща – оттенки жёлтого.
За пеленой тумана
золотом – чей-то взгляд.
Солью в открытую рану
сыплется листопад.
Серые будни крепко
крутят мечту бинтом.
Росчерком голой ветки:
будет. Придёт. Потом.
Стена перечёркнута тенью от ветки,
в туманную лунность плыву до утра.
Откуда во сне – чёрно-белые клетки,
и движет фигурами чья-то игра?
Охрана у белой стоит королевы,
а чёрная конница мчит напролом.
Вот связка, размен, рокировка налево,
вот пешки за светлым бегут королём.
У рыцаря в белом – настройки защиты,
печалями мается чёрный король.
Мне снится, что жертвы в процессе гамбита
реальную жгучую чувствуют боль.
Что тёмный венец надоел королеве,
терпение белой ладьи – до поры,
горяч офицер и в любви, и во гневе…
Не вижу во сне: кто хозяин игры?
За краем доски – непроглядная смоль, но
шепну игроку, загадавшему шах:
о, не навреди, исключительно больно
фигуркой лежать в равнодушных руках.