Из цикла “Пишу по-русски”
Срывало крышу и барьеры,
когда до слёз, когда без меры –
говорили “зело”.
О чём-то, что непостижимо –
звезда, осенний запах дыма –
выводило стило: “зело”.
О том, что безупречно было,
дивились, не жалели пыла,
улыбались светло: “зело!”
О чём не ведали покуда
(не познано, выходит, чудо) –
выводило стило: “зело”.
Повеет древним иногда,
пишу sверь, sло, sело, sвезда…
Слово – та же деятельность,
а у нас – более чем где-нибудь.
Блажен тот, кто умеет прочесть его.
Ф.М. Достоевский
Азъ
Отправная точка бытия,
изначальный импульс, Аз есть я.
О, брат-поэт и друг-прозаик!
Мне Пушкин с Гоголем сказали:
“Ты как пин-код, забей, писака,
В мозги законы мягких знаков”.
Писать, что “он повеселитЬся”
То преступление, поверь.
“Что делаеТ? ” вопрос – и птицей
Знак мягкий улетел за дверь.
Когда вопрос звучит “Что делаТЬ? “
В глаголы мягкий знак добавь.
ПереправляТЬся сможешь смело
Морфологически и вплавь.
Что сделаТЬ сможем? УлыбнутЬся.
И классики, поздравь судьбу!
(Что сделаюТ? ) Не повернуТся
В своем классическом гробу.
Из цикла “Пишу по-русски”
Исход и плод энергии творенья,
материальный плотный мир, планета –
опора, твердь. Питающий источник,
пространство в мире яви человека,
где точка встречи Жизни и нежизни,
где есть контакт, искрящий плодородьем,
из семени рождающая почва.
Обитель, дом и обережный круг,
тобой оберегаемое место,
где ты рождён под солнцем от корней.
Родное лоно, мать-сыра земля.
Перебираю я чуткими пальцами
слов жемчужины.
Ритмы, как пульсы по струнам и клавишам,
Строки – кружево.
Мне ли подвластны узора сплетения,
Провидению ль?
Что открывает особое зрение
Вдохновения?
Тонкой завесой вуали наброшены,
Ткань просвечена
Утренним золотом. Вспыхнуло, спрошено –
А отвечено?
Как из ларца, что до срока оставлено,
И на солнышко,
Сердце в строку, как жемчужина, вплавлено
Все до донышка.
Целый час сидит Маришка,
на картинку смотрит в книжке,
где какой-то рыжий мальчик
отдаёт подруге мячик.
Там и буквы тоже есть,
но Маришке не прочесть.
И решила спеть она
буквы вместе, тянет: НААА!
Надо маме рассказать:
научилась я читать!
Пёрышко, зёрнышко
сей, сей,
слово на полюшко
дней вей!
Горстью по пресному –
со-лью,
пламенно, песенно –
вво-лю!
Строчки былинками –
в рост, в бег.
В пору былины ли
нам, век?
Пёрышко, петельки –
бой, нерв.
Издревле светлые,
нам – вверх!
Есть минуты, когда торжествует плоть,
а у плоти по жизни крутой замес.
Эта мельница в силах в муку смолоть
Утончённый ажур из духовных лес.
Так задумано, двери, от них – ключи.
Дали тело – носи и сполна плати.
Если плоть торжествует, душа молчит –
Так бывает на нашем земном пути.
А когда отключили контроль верхи,
и к улёту натянута тетива,
ну какие тогда тут к чертям стихи?
И к чему в этот миг вообще слова?
В некотором царстве, неведомом государстве жили-были люди-не люди, существа-не существа – мастера диковинные. Звались они словокрылами, потому что любили и умели слова тАк сказать-написать, что у слов тех крылышки появлялись. И летали слова далеко и близко, высоко и низко, дорогами разными, путями ясными да потаёнными. Кого из людей крылатое слово коснётся – тот вокруг оглянётся, диву даётся. Да и как не дивиться – дерева-травы сильнее зеленеют, цветики-цветочки словно звёздочки горят, а тайны тайные – сами собой открываются.
Реальностью со вкусом неуюта
Пресытившись до тошноты души,
Хватаюсь за соломинку “как будто”
С упрямой непокорностью левши.
Пренебрегать реалиями вправе,
Я вижу мир, каким он должен быть
И сею образ мысли в лоно яви,
Пряду себя, вытягиваю нить,
Её свиваю с ближними лучами,
Нащупав их на перекрёстках глаз.
Мы не конечны, новые начала,
Заложены грядущим светом в нас!
В лохмотьях мрака мир. Не принимая
Я напророчу светлые одежды.
Чреват декабрь зародышами мая
От доброго усилия надежды.
Реальностью со вкусом неуюта
Пресытившись до тошноты души,
Хватаюсь за соломинку “как будто”
С упрямой непокорностью левши.
Пренебрегать реалиями вправе,
Я вижу мир, каким он должен быть
И сею образ мысли в лоно яви,
Пряду себя, вытягиваю нить,
Её свиваю с ближними лучами,
Нащупав их на перекрёстках глаз.
Мы не конечны, новые начала,
Заложены грядущим светом в нас!
В лохмотьях мрака мир. Не принимая
Я напророчу светлые одежды.
Чреват декабрь зародышами мая
От доброго усилия надежды.
Достоинство стиля заключается в ясности
Аристотель
Светлее. Не в одном глазу
царит февральская лазурь,
и ясно. Ясно!
А хмари-мари, смури хмурь
палили-лили в бирюзу
себя напрасно.
Тумана манна немотой
слоисто истово – не то,
не воли ниша.
Уловы слова – не лото,
но смысл, умытый синевой,
пролитой свыше.
Только глаза открыла –
вижу твоё “привет”…
Что за дела? Ты – вето.
Я же теперь бескрыла.
Толку в луче меж нами?
Только болит сильней.
Он никого не греет
в этом разбитом храме.
Или тебя не знаю?
Ты и не ждёшь ответа…
Что же пишу “привет”,
в угли ступив босая?
Улыбаюсь неверности ветреных прядей,
а нежданность успехов и ссадин
интересней фатальных предвестий –
проверено.
Тесты, тексты… предписано, задано –
кем?
Читала свои стихи подопечным студентам. Уговорили-таки. Они далеко не глупы, начитаны, насмотрены, наслушаны. Некоторые вообще умнички.
Слушали стихи с интересом, на многое раскрывали глаза шире, освещались пониманием, кивали, улыбались, задумывались. Потом аплодировали, благодарили.
У нас принято говорить откровенно. Настя сказала: некоторые стихи трудно воспринимать и понимать, сложные очень. (Ну, говорю – умнички). Может стихи были и не сложные. Может просто не очень хорошие, вот и непонятные.
Я про себя хихикнула – это у меня-то – сложные стихи? Как часто получаю по лбу за стихи “в лоб”. За прямолинейность, традиционность.
Но дело не во мне, я о другом.
Есть у каждого из нас необъяснимые, неуловимо интуитивные пристрастия – в обыденности, в людях, в искусстве. Одно из таких моих пристрастий – произведения Ивана Бунина.
Как и всякий писатель, Бунин многогранен. Блистательной особенностью его творчества без колебаний назову мастерство литературного портрета…. Сегодня мы не можем похвастаться вниманием к людям. Мы не замечаем огорченного взгляда, внезапной бледности, сцепленных рук, напряженности позы… Мы почти разучились смотреть друг другу в глаза. Мастера прошлого это умели.