Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским…
Марина Цветаева
В Храме Августа солнечный свет –
высшей пробы червонное золото –
грациозный вершит пируэт
на пороге осеннего холода.
Привкус свежести теплых ветров
растворился в прозрачности далей,
преломляются строки стихов
в многогранном зеленом кристалле.
В Храме Августа, как на парад –
гладиолусы и георгины,
и возносит в ночи звездопад
до заоблачной личной вершины.
Время медленно мёдом течёт,
облака не спешат на плаву,
и вершится для лета отсчет
стуком яблок, упавших в траву,
Виноградная пёстрая сень,
блюдце пенок от варки варенья,
и задумчиво-лакомый день
моего в этот мир появленья.
Август, будем еще на балу,
говоря между львицами нами!
Причащаюсь к добру и теплу
я в твоем заповеданном храме.
Чтоб реальность суровых вещей
мне искать не мешала ответы,
потому что так много в душе
твоего золотистого света.
Ни заклятья, ни бумаги
не удержат день вчерашний
Кайбе
Ни заклятья, ни бумаги
не удержат день вчерашний –
нет на то пригодных магий.
По былью по новой – пашня,
семя, колос, жернова…
Было – сплыло, дальше – страшно –
в сей минуте и жива –
досветла бы, не дотла.
Вековая реет Сва –
не затушит света мгла
цвета ворона крыла.
Я всё ещё помню тебя. Странно? Может быть. Но это есть, с этим уже и не пытаюсь бороться. Я хочу сказать… Не знаю зачем… Потому что не могу молчать, стоя лицом к ледяной стене, которая между нами.
Вот человек, которого все стали бы презирать –
и король, и честолюбец, и пьяница, и делец.
А между тем из них всех он один, по-моему, не смешон.
Может быть, потому, что он думает не только о себе
Антуан де Сент Экзюпери. Маленький принц.
Фонари… Они, как люди: носители света. Люблю фонари. Ведь не только служат они прозаической цели, они украшают жизнь. В памяти несколько картин, связанных с фонарями.
Бывает лед сильней огня,
зима — порой длиннее лета,
бывает ночь длиннее дня
и тьма вдвойне сильнее света
И.Бродский
На одеяле тайский кот
клубком поверх твоей дремоты
мурчит, как будто вводит код
на сон до будущей субботы.
Не хотят никому невзгод,
а желают другим добра,
точно так, как хотят себе –
светлы.
В тёмном мороке видят брод,
правят посолонь бег пера,
луч дороги, весло, побег.
В дни мглы,
или если кромешна тьма,
точно знают, что солнце – есть
наверху и чуть-чуть – у всех,
внутри.
Им не впору закон ярма,
им змеёй подколодной – лесть,
беды им – перемена вех –
творить.
Когда душа человека таит зерно пламенного растения — чуда,
сделай ему это чудо, если ты в состоянии.
Новая душа будет у него и новая у тебя”
А. Грин
У истины неясное чело
таит как будто толстое стекло.
Призывы истины порой едва не слышны
под толщей прозы – смутны, неточны.
Обыденность мешает хоть чуть-чуть
Несбыточное дивное вдохнуть.
Есть люди – им не нужен долгий путь
чтобы понять нехитрых истин суть,
вплетенных кем-то в жизненный поток.
Они его читают между строк
житейских незатейливых шагов
и скучной непреложности оков.
Им нужен миг сошествия мечты
на будничную грубость темноты,
чтоб мир пурпурно-алым светом засиял.
Закономерно чудо бытия,
явление реальности на свет,
в которой рамок прозы вовсе нет.
Так сделай чудо в алый цвет зари!
Дари его, искусно сотворив,
из внутреннего света своего.
Тогда “и у тебя и у него”
осуществится новая душа,
попутный свежий ветер предреша.
Гляди, гляди, как крепко привязали!
Видать, за дело, хоть и королева.
Тут ей похуже, чем в дворцовой зале,
где оды справа и поклоны слева!
Король доверчив, от любви слепому
не ведомо, как оплетала сетью
да всё молчала, точно тихий омут,
крапивную волшбу творила ведьма.
Вот и помост в погибельном театре,
сыграй благочестивому народу!
Хвала Христу! Благодаренье падре,
что угадал бесовскую породу.
А хворосту – порядочная куча!
Так полыхнёт – жаль, плохо видно снизу.
Вон и палач, кончина неминуча!
За ведьмин грех молись теперь, Элиза!
Гляди, сушняк уже окутан дымом,
и странное крапивное плетенье!
В глазах её … любовь. Непостижимо!
Спасай себя, молись, проси прощенья!
Что это в небе – лебеди как будто?
Костёр померк, увял в потоках света.
Где лебеди – там не бывает худа,
там чистота – надёжная примета!
Укрыли крылья раны и ожоги,
знать, не напрасна ласка лебедина.
Наветы-нарекания убоги,
чиста душой она. Она невинна.
Солнце на востоке всходит
Коло бродит,
колобродит,
на вихрах янтарь и мёд.
Солнце всходит на востоке,
там у светлого истоки,
вдохновение на взлёт.
Отпускаю лучи … много-много во всех направлениях,
пусть отыщут ответ гармонично настроенных струн.
Не хочу ни возжечь, ни выискивать свету мишени я,
Не ищу пьедесталов и пустопорожних трибун.
Космос заткан кругом золотыми синтонными связями,
распустив лепестки, зреют звёзды в созвучной сети.
Отпускаю лучи… И летят через мглу мои “ля-фа-ми”…
и трепещет строка, словно завязь, в горячей горсти.
Я на светлой стороне.
Как дышу, слагаю строки,
Проживаю те уроки,
Что даются свыше мне.
Все, запавшее извне,
Пропускаю через душу.
Создавая, не разрушу.
Я – на светлой стороне.
Разум с верой заодно.
Мысли чередой отправлю,
Свет от Яви и до Прави
В них, как главное звено.
Разум заодно с былым.
Родниками – речь родная.
Приоткрылась кладовая
Да со смыслом вековым.
Разум с кровью заодно –
Генов родовая память
Льётся в жизненное пламя,
Как багряное вино.
Я с душой наедине.
Я – она и есть, точнее.
Между терний путь виднее:
Я на светлой стороне.
Экраны, мужчины… Сенсации, крики,
Призывы, конфликты, дубинки и флаги.
Фальшивых кумиров привычные лики,
Оружие, деньги, бумаги, бумаги…
Уж если кричать – то в атаку вздымаясь,
Да так, чтоб пошли без сомнения следом.
А коль воевать – то до мирного мая,
Да так, чтоб на долгие годы победа.
Уж если погоны – то с честью надеты,
Да так, чтоб чисты, чтобы непогрешимы.
Уж коли знамена – то с именем света,
Да так, чтоб с ясной душою за ними.
Уж если и драться, то за справедливость,
Да так, чтобы было потом неповадно.
Уж если сказать, то в глаза и правдиво,
Да так, чтоб ни капли сомнения в правде.
Уж если запомнить, то памятью светлой,
Да так, чтоб не гасло зажженное пламя,
Так, чтобы былое без тени наветов
Продолжилось бы не словами – делами.
Пусть сердце подстроится в такт метронома,
И кровная память – в строю на параде.
И прадед продолжен в тебе невесомо,
Теперь за тобой – защищать и уладить.
Я в полет – ветер рвет оперение,
Я светить – наползает затмение,
Я мечтаю – улыбочки скепсиса,
Расцветаю – мне зависти герпеса.
Только флаги над замком развесила –
На граните – отметины плесени,
Что питается светлыми соками,
И ползет, не пуская к высокому.
Улыбнусь ли я парусу алому –
Пальцем тронут висок: небывалое!
Убеждение связывать узами
Называют ненужными грузами.
Если двигаюсь интуитивно я –
Ярлыком получаю: наивная!
Принимаю лишь истинно верное –
В спину слышится: высокомерная!
У меня не проблемы со зрением:
Есть вокруг мастера отемнения,
Что с глазами живут обречёнными
И на белое скажут, что черное.
На границе меж светом и теменью
Совершают они отемнение
В серой зоне тоски и неверия,
Несмотря, что открыла все двери я.
Я оставлю те двери открытыми,
Но летаю своими орбитами.
Со своими сверяясь светилами,
Заряжаюсь душевными силами.
Разбросало солнце по полу
золотые лоскуты.
Два притопа, три прихлопа и
прочь от серой маеты.
Опасениями страшными
мраку нас не взять никак!
Светит, греет по-домашнему
солнце, общий наш очаг.
Достоинство стиля заключается в ясности
Аристотель
Светлее. Не в одном глазу
царит февральская лазурь,
и ясно. Ясно!
А хмари-мари, смури хмурь
палили-лили в бирюзу
себя напрасно.
Тумана манна немотой
слоисто истово – не то,
не воли ниша.
Уловы слова – не лото,
но смысл, умытый синевой,
пролитой свыше.