Предвосхищение полёта,
а плен, оковы – морок.
Болото, сыр бор, колен дрожь –
всё ложь
наперекор себе, крылатой.
Утрата
трепета исходного –
хищение пылинки от сансары, грех.
Поманит лепет, светотени камышей,
тропинка – струна гитары – тянет
вверх.
За дрёмой век – вселенский жар,
планеты принца розовые зори,
стожарый ветер в оперении ресниц,
грусть
о неявленном – тянусь
через дефис
натура
—
высь.
Когда душа человека таит зерно пламенного растения — чуда,
сделай ему это чудо, если ты в состоянии.
Новая душа будет у него и новая у тебя»
А. Грин
У истины неясное чело
таит как будто толстое стекло.
Призывы истины порой едва не слышны
под толщей прозы — смутны, неточны.
Обыденность мешает хоть чуть-чуть
Несбыточное дивное вдохнуть.
Есть люди – им не нужен долгий путь
чтобы понять нехитрых истин суть,
вплетенных кем-то в жизненный поток.
Они его читают между строк
житейских незатейливых шагов
и скучной непреложности оков.
Им нужен миг сошествия мечты
на будничную грубость темноты,
чтоб мир пурпурно-алым светом засиял.
Закономерно чудо бытия,
явление реальности на свет,
в которой рамок прозы вовсе нет.
Так сделай чудо в алый цвет зари!
Дари его, искусно сотворив,
из внутреннего света своего.
Тогда «и у тебя и у него»
осуществится новая душа,
попутный свежий ветер предреша.
Не хочу мытариться по миру,
Говоря, что смысла жизни нет.
Я хочу, настраивая лиру,
Не таить в себе душевный свет.
Не хочу бессрочного изгнанья
В собственное эго на замке.
Я хочу гармонии звучанья
И тепла, что от руки к руке.
Знаю, так заложено от века:
Чтобы получился в жизни толк,
Свет от человека к человеку
Поважней, чем в нас живущий волк.
Не хочу ползти к земле поближе
В миг, когда поддержки кто-то ждет.
На лучи добра нас свыше нижут,
Чтобы мы отправились в полёт.
Экраны, мужчины… Сенсации, крики,
Призывы, конфликты, дубинки и флаги.
Фальшивых кумиров привычные лики,
Оружие, деньги, бумаги, бумаги…
Уж если кричать – то в атаку вздымаясь,
Да так, чтоб пошли без сомнения следом.
А коль воевать – то до мирного мая,
Да так, чтоб на долгие годы победа.
Уж если погоны – то с честью надеты,
Да так, чтоб чисты, чтобы непогрешимы.
Уж коли знамена – то с именем света,
Да так, чтоб с ясной душою за ними.
Уж если и драться, то за справедливость,
Да так, чтобы было потом неповадно.
Уж если сказать, то в глаза и правдиво,
Да так, чтоб ни капли сомнения в правде.
Уж если запомнить, то памятью светлой,
Да так, чтоб не гасло зажженное пламя,
Так, чтобы былое без тени наветов
Продолжилось бы не словами – делами.
Пусть сердце подстроится в такт метронома,
И кровная память – в строю на параде.
И прадед продолжен в тебе невесомо,
Теперь за тобой – защищать и уладить.
Юрий Алексеевич, можно, я негромко?
Задушевно хочется с Вами толковать
в час, когда рассветная теплится каёмка –
у Земли задрёманной золотая прядь.
Юрий Алексеевич, шестьдесят – немного
с той минуты яростной вашего броска,
для осознавания ценности дороги
лишь тогда, когда она в сути высока.
Юрий Алексеевич, мир у кнопки спуска,
в суете стяжания тут не до высот.
На переднем крае вы, до микрона – русский,
шансом человечества на благой исход.
Когда идёт снег, легче верится в лучшее.
В добрые силы свыше, в неизбежность победы света,
в насущную тягу к чистоте, в обновление. Когда идёт снег…
Будет белое свыше,
мир отрадно наполнит
свет с оттенками молний.
Даль следами распишут,
как стежком по батисту.
Отодвинется лихо,
станет пусто, и тихо,
и воистину чисто.
Это белое чудно
веселит и румянит.
По ресницам – сиянье
бирюзы-изумрудов,
на шерстинке у кошки –
то лилово, то ало…
Всё возможно сначала –
понемножку, по крошке.
Волочится минута пешком,
за минутой час –
будто ком,
по течению общих трасс и фраз серобетонных –
а я – птица,
испоконно летуча.
Сверху туча –
пытливая линза перед глазом Кого-то,
а внизу – пазлы пламени, пепла и пота –
единицы, нули, нули
на предметном стекле земли…
Предрассветно слепому по-птичьи кричится:
окрыли!
Просторами небесной полинялой акварели,
среди ветров и песен перелётные летели.
Звенела высь хоралами и сольными курлыками,
и, словно перед храмами, светились люди ликами.
Над бронзовым величием сновали многоточия.
Смятенная по-птичьи, я полёт себе пророчила.
А листья перелётными казались и крылатыми,
сновали листья нотами, и грезилось сонатами.
Кленовым жёлтым всполохом рождалось озарение:
что долгое, то коротко. Что вечно – в изменении.
Что дальнее, то близкое, а улетает – верное.
Что верное, то чистое. Да будет так. Наверное…
Он еще молодой и зеленый,
Он не ведает счет годам.
Шевелюрою окрыленно
Так и тянется к небесам.
Будут годы сменять друг друга,
Ветви вширь, корни вглубь – окреп.
Глядь – а ствол обвивает мудрость,
Как из сказки златая цепь.
Но как только вином апреля
Закипает весенний сок,
Он, по-юному зеленея,
Снова к небу стремит листок.
Целуя вскользь белёсый лёд,
металл поёт.
За перезвонами конька –
крыло-рука,
одним расплывчатым мазком
там, за бортом –
статичный мир, а я лечу
сродни лучу,
покоем вяжущую сеть
преодолеть,
идти на старт, вершить обряд –
подняться над…
Есть места, говорят в народе,
где застой перешёл пределы,
и сигнал подаёт природа:
мальвы в небо взмывают стрелами.
Такая уж наша суть:
Мы тянемся взглядом вверх,
сверяя по звездам путь
в просторах небесных сфер.
Нам остаётся только падать
Никита Зонов
У нас, с рождения СОЛёных,
и СОЛнца — общие затеи,
мы по космическим законам
не падаем, но — тяготеем.
Сон ли что ли? Незабудки,
в поле боли летят утки,
следом замять, стынь в июле...
верно, память о бабуле.
Читать далее