Я стою у стены изо льда, от неё так и веет холодом.
Мне так надо вперёд, туда,где волос твоих тёмное золото,

Где летучая нежность глаз, и кольцо твоих жарких рук,
Но стена разделяет нас, и мой статус — я только друг.

Я к стене подойду вплотную: ты меня задержать хотела?
Ты надеялась, что поверну я? Вот мой жар — от души и тела!

Не надеясь на дар небес, не сверну и не отступлю,
Я — твоя. Я хочу к тебе! А стена? Я её растоплю…

Мы теперь друг для друга — лишь тайна из тайн:
между нами стена. Я онлайн, ты онлайн.

Я онлайн, у меня своя жизнь, своя песня,
не с тобой — этажи, окна, крыши и лестницы…

В нереальной сети рыбой бьюсь на песке.
Ты — мой солнечный зайчик… на чьей-то руке.

Я онлайн. Чутко плещется кружево штор.
У тебя — не о том и не с той разговор.

Через тысячу вёрст я — свечой на окне.
Ты в сети беспредельно скучаешь по мне.

Воплощением давнего грустного сна:
Я онлайн – ты онлайн. Между нами стена.

Понятою, быть понятою,
важно безмерно это.
Понятою – быть поднятою
на руки – и согретой.

Это не нами сложено,
что так нужна защита.
От роду не положено,
Если спина открыта.

Капнет с ресниц отчаянье,
быстро сотрем ладонью.
Это совсем неправильно-
Если крыло одно лишь.

Не полетит, хоть стерпится.
Не зацветет, хоть дышит.
Ярче светильник светится,
Если поднимешь выше.

На кусочки рассыпалось прошлое,
На осколочки и лоскутки.
Я коленями – в горькое крошево,
В неизбывном тумане тоски.

Только вот не бывает аналога
там, где острым ощерились пазлы.
Не отыщешь там самого главного,
лишь поранишь осколками пальцы.

Ворожит темнота, в ней не видно ни зги,
и пора мне развеять туман:
что вот так разлетается, вдребезги,
изначально имело изъян…

Хорошо, что метель, пусть!
Пастельно бело́ и больно не так –
Скрылся путь –
залило́
суровым сухим молоком,
мрак…
в горле ком,
не продохнуть…
Шаг… ещё шаг… Пусть!
Точка! Сонмище точек – их
сотнями здесь, таких, снежно-сухих.
Из них – стелется чистый лист – мили.
И свист – навылет.
Прочь!
Точки следов,
всю ночь –
от нежности тёплых пут.
Там, за спиной – не мне кров.
По снежности след, след,
наново шьёт строка
скорых апрелей свет,
а пока
пишет метель-кнут
белый этюд, грусть…
Пусть.

В каждом человеке – солнце, только дайте ему светить
Сократ

Затуманились глаза,
затаилась,
за туманной кисеёй – боль, кручина,
куража былого нет и помина,
еле можется, живётся, бескрыло.

Перемелется, мука после муки
подойдёт наутро новой опарой,
и светило, что внутри, златояро
отогреет сны, и думы, и руки.

Просто помни: естество – для полёта,
над завесой мрака – солнце в лазури –
для тебя.
Пустопорожние бури –
от болота.
И заводят в болото.

Навытяжку в шкафу лампасы алы,
неугасимо золото погон.
В последний путь уходят генералы –
высокой пробы стойкость и заслон.

С трудом шагая в гору в новом веке,
нажитый груз не скидывая с плеч,
они умели так по-человечьи
вести вперёд, осилить и беречь.

Колышат флаг аккорды лакримозо
залётный тянет по полу сквозняк,
дрожит в стаканах завтрашней угрозой
разлитый на помин души коньяк.

Уберегли бы. Если бы батя после Афгана не съехал с катушек.
Уберегли бы, если бы в хате, не в съёмном бараке, грели бы душу.

Если бы ласкова мама бывала по возвращении с третьей работы,
Если бы в фильмах ножом не играли так, что «геройствовать» было охота.

Уберегли бы, когда обучаясь, были душою ребята согреты.
Иммунитет бы от лжи получали в поисках правды в сетях Интернета.

Не пропитались угрюмою злобой, светлые бы отыскали дороги.
Уберегли бы, умея особо юные души беречь педагоги.

Уберегли бы, когда научили видеть в любви смыслы и благодать.
Чтобы завалы завистливой гнили не вызывали желанье стрелять.

И не пришлось бы молить за невинных – в мареве слёзном светлые нимбы…
Жизней и стен не дымились руины, уберегли бы. Уберегли бы?

Рассыпалось прошлое в колкое крошево,
горестный тлен.
Не жалея колен, я – в осколки:
вернуть бы, спасти!
Все пути Галатеи
от воли творца – стежки за иголкой,
сердца
вне его рассыпаются в прах,
отпечаток тоски на губах…

Вопреки этой тьме без просвета
придумала вето
стараниям сделать разбитое наше – целым.
Отрезвела.
Раз билось, накрыл дурман –
знать, оно изначально имело изъян.

Звали его, как положено, Миша,
Правда, давно. Или это был сон?
Звуки извне доносились всё тише
В тёмный подвальчик на стыке времён.

Изредка лучик с танцующей пылью
Скальпелем резал заброшенный хлам.
В эти минуты мучительней ныли
Драные лапы и ниточный шрам.

Больно змеились по дрёме разломы,
Помнилось, раньше и он был любим
Девочкой… нежно. Кому не знакомо
Очарованье до боли родным?

Только приходят другие игрушки,
Старым – заслуженный отдых. Подвал.
Била судьба по мохнатой макушке,
Мишка спасался лишь тем, что дремал.

Как-то судьба расшалилась, играя,
Ей пируэты вершить не впервой.
Девочка (девочка?! Нет… то другая)
Мишку нашла: ой, хороший какой!

Новой забавой малышка довольна,
Вообразила больницей диван,
Мишку «лечила»… О, как это больно,
Если до старых касаются ран!

Он от заботы размяк, отогрелся,
Прыгал и звал, улыбаясь, на вальс!
Двигалось ловко мохнатое тельце,
Нежность сияла из бусинок глаз…

Вдруг появилась душистая дама,
Строго внушала: порядок – закон,
Не допускающий лишнего хлама.
Хламом таким по закону был он…

Мишку несли за пришитое ухо,
Он всё не верил, не верил, урчал!
Но без программы душевного слуха
Кто его слышал? И снова – подвал.

Бесперебойно сработала схема
«Лишнее прочь». Было, будет и впредь –
Темень подвала, где кукольно немо
плачет игрушечный старый медведь.

По усталому снегу из прошлого прочь…
Для смешинок глаза мои, сну – моя ночь,

Для улыбки – губы, а плечи – для ласки,
Для прогулки аллеи, душа — для сказки.

Для другой ладони – озябшие пальцы,
Замирание сердца – для тихого танца.

Для весеннего ветра светлая чёлка,
Для жасмина с черёмухой – ваза на полке.

Это светлое платье — для апреля и мая,
Я из боли своей по чуть-чуть вырастаю…

Накрыло. Давит. Ниже, ниже…
Прижухли крылья, ко мне прижались.
А как раскрывались – рыже! Удало!
Сверху тучи. Вернее, одна – неохватная серость,
вата…
Хотелось
полётов с ветрами,
по солнечным струнам,
в храме утра нащупывать тропы и строки
босыми ступнями,
огня не скрывая за скобками губ,
желания жить безоглядно…

Нещадная темень.
Накрыло. Скрутило в пугливый клубок.
Силки горько-сумрачных мыслей –
зависла в неволе тоски.
Мне бы в поле …
Росток
там неистово тянется к небу
ненастью и тьме вопреки – истина.
Бьётся в ладони спасительной нитью
наитие? весть?
За всеми свинцовыми тучами – солнце.
Есть!

Только глаза открыла –
вижу твоё «привет»…
Что за дела? Ты – вето.
Я же теперь бескрыла.

Толку в луче меж нами?
Только болит сильней.
Он никого не греет
в этом разбитом храме.

Или тебя не знаю?
Ты и не ждёшь ответа…
Что же пишу «привет»,
в угли ступив босая?

Мой стремительный защитник, мой улыбчивый стрелок,
Щелкни пальцами и в мире освещение включи.
За чертою мрака сгинет опостылевший мой рок.
И на поясе сверкнут твои заветные ключи.

Свежий ветер вместе с нами затанцует на траве,
По спине ладонь – бальзам от боли и от тоски.
И поверится — на все мои вопросы есть ответ.
И почудится – слабеют вокруг сердца тиски.

Море нежности качает на лиловых волнах,
Можно мне совсем немножко просто слабой побыть?
Пусть, со следа сбившись, злобно где-то скалится страх.
И струной звенит меж пальцев путеводная нить.

О чём рассказала музыка

Казалось, нет конца смятенному бегу в беспросветном круге отчаяния и ужаса. Казалось, лампада внутри трепетала последним светом, и от этого внешний мир восхитительных впечатлений и родных душ потерял теплоту, краски и аромат… Снова, как когда-то казалось, что тяжкий каток неизбежности и рока накатывается неумолимо: не спастись… Да и нет смысла спасаться, нет смысла, так как сил жить с этим дальше оставалось совсем чуть-чуть… на одно мерцание огонька…

Читать далее →