Ярмо греха и тяготы болезней
в пучину Леты камнем увлекут.
В последний миг хочу излиться песней —
сердечным откровением, без пут!
Взовьётся песня, ей не будет ровни,
затихнет мир над финишем тропы.
Растерянно нацелится терновник
на то, во что нельзя вонзить шипы.
А песня, обережный импульс света
на перекрёстки жизненных дорог,
в людские души унесённый ветром —
посеет новой повести пролог.
По картине Марии Илиевой «Маня»
Нарисуйте меня в стародавнем уборе,
чтобы плат изо льна, жемчуга в волосах,
и румянец оттенком в июньские зори,
их с восходом прохладой умыла роса.
Словно лампадой подсвеченный лист:
Нотные знаки в лучистой оправе…
В свете софитов застыл гитарист:
«Аве Мария»! И выдохнул: аве!
Попробовав себя в триолете https://storyromana.ru/как-я-писала-триолет/, решила я освоить терцет, не подозревая, что это знакомство приведёт меня к приятным сюрпризам.
Случилось – осенило, прикоснулось – и зовёт,
и ждёт.
Доверило – надеется, сумею осмыслить, воплотить.
Переварить, постигнуть – излиться, совершая.
Явить.
Проникнуть, просочиться и – попасть!
И поразить!
Совпасть, содиниться, свить – посеять.
Прорастёт? Потянется, взлетит, преобразится?
Переродится? –
И смещусь, и вырасту.
Свершусь.
Зовёт.
Зависло, сгустилось, светится, слепит и манит.
Иду! Сажусь, прислушиваюсь, зрею, поспеваю…
Пишу…
Французский сонет
В вершинах сосен — отголоски лета,
Тропинка мокнет строчкой дневника,
И сладостная русская тоска
Оплачена берёзовой монетой.
А мне напомнят юные рябины
Взрывным vibrato* рыжих шевелюр,
Как май, и желторот, и белокур
Вздымает изумрудные пучины!
Октябрь, твои туманы и печали
С весенней негой разнятся едва ли
Пронизительным сantа́bile** сердец.
Не затеряюсь на свинцовом фоне,
Когда внутри так зелено трезвонит
Настроенный на радость бубенец.
Май тогда наступил нежаркий, с ласковым солнцем и короткими ночными дождиками.
Окно спальни, распахнутое в сад, являло восхитительную картину цветущих яблонь и черёмухи.
Туман… А потом развиднелось, не стало ясней.
Реалии будто знакомы, а как бы и нет,
То вкривь, а то вкось впечатления строили ей,
Смешавшись друг с другом, достаточно странный сюжет.
Искусство – познание мира,
А также себя познание.
Талантом в космическом тире
В суть-истину попадание.
О нет, не пассивное зеркало.
Не вопль извращенной глотки.
Искусство – огонь немеркнущий,
В плывущей по звездам лодке,
Ту лодку зовут душою,
Скользить во вселенском лоне ей
И без Моисея и Ноя
Искусством творить гармонию.
Спиралью, сплющенной в кольцо, трепещет время.
На что роса, полынный дух, круги на лужах,
когда из прозы кружевцо укрыло темя?
Рутинный мир и нем, и глух. Скрипач — не нужен.
…Смычок, целуя и дразня, свершает танец,
касаний чутких череда по нервам — ну же…
лучами из меня — меня аndante тянет…
но это лишнее, когда скрипач не нужен.
Когда и зрелище и хлеб — на сытый ужин,
и постриг — разновидность пут — мечтам и косам.
Непозволительно нелеп, скрипач не нужен.
Он слишком ясно видит путь в открытый космос.
На мотив песни Тухманова «Эти глаза напротив»
Полная чаша лета – плещет хмельной настой.
Песня пока не спета, пой её, август, пой!
Мёдом стекают, бронзой дни и часы звенят,
и ничего не поздно, и не спешит закат.
Так далеко до вьюг
яблочный спелый стук
и золотая та
полная чаша лета.
Выпьем неистово
лета игристого,
звёзды качают ветра.
Ярыми, шалыми
живы Стожарами,
зимам ещё не пора.
Полная чаша лета – в зеркале высь ясна,
Полная чаша света – и не достать до дна.
И темнота – отрадой, и одиссеи-сны,
и мановенья взглядов жаром ещё полны.
И далеко до вьюг
яблочный спелый стук
и золотая та
полная чаша лета.
Выпьем неистово
лета игристого,
звёзды качают ветра.
Ярыми, шалыми
живы Стожарами,
зимам ещё не пора!
Так далеко до вьюг
яблочный спелый стук
и золотая та
полная чаша лета.
Выпьем неистово
лета игристого,
звёзды качают ветра.
Ярыми, шалыми
живы Стожарами,
зимам ещё не пора.
Этот ласковый огонь – и я
отрешаюсь, цепенею.
Абсолютная гармония –
в потрясеньях панацея.
Если вы в своей квартире
прямо в новогодний вечер
увидали, на диване
что-то пьяное лежит,
и конечно же бойфренда
это сильно удивит,
вы налейте ковшик водки,
пусть бойфренд с порога выпьет,
мужики друг друга будут
очень сильно уважать.
Если вы хотите должность
для повышенной зарплаты,
если мымра-директриса
должность эту не даёт,
дня четыре посвятите
наблюдениям за мымрой,
у которой-то зарплата
втрое больше, чем у вас –
вы увидите убогость,
серость, скуку, монотонность,
и сутулые скитанья
«дом – работа – снова дом» –
и немедля побежите,
подадите заявленье,
чтоб вам сделали зарплату
втрое меньше, чем сейчас.
Если вы, нажавши кнопку,
оказались на куличках,
и кулички не желают
вас так сразу отпускать,
соберите, чем богаты,
зазывайте и торгуйте.
День, другой и наскребёте
на бэушный пепелац.
И тогда уже начните
таксовать на пепелаце,
месяц, два и гравицапа
вас домчит до макарон.
Если вы в трудах по дому
позабыли о высоком,
а у мужа голубятня
с голубями на уме –
позовите дядю Митю,
с ним на пару выпивайте,
можно также тётю Шуру
для комплекта пригласить.
Разговор тогда душевный
будет только о высоком,
голубей не обещаем,
белки – точно прибегут.
«Кин-дза-дза» онегинской строфой))
«Моя Люси, пример заботы,
послала, это не каприз –
за макаронами! с работы –
ужели так они сдались?
Супруг, пусть изнемог на службе,
не изменил сердечной дружбе,
ушёл, покуривая, в ночь,
помочь, как водится, не прочь.
О, прихотливо провиденье
перстами чертит нам пути!
Когда бы взять и не пойти,
сказавши, что нейду из лени!
Но гласом рока – вой пурги,
и сзади слышатся шаги».
Так думал молодой мужчина,
обозревая пепелац
лазурным взглядом славянина
и полный чувствуя абзац.
Друзья прославленного Гарри!
Бывает вещим запах гари,
и суть в диковинном словце:
ты на коне, когда с «кэцэ».
На полусогнутых с прихлопом,
стоит законченный пацак,
по нём звонит смиренный цак,
дрожа в прицеле эцелопа…
Привыкши к маске и пинку,
ты понимаешь, ку is ку.
Как тут умеют лицемерить,
лукавить до потери слов!
Для них желанный верх карьеры –
отлив малиновых штанов.
Поют из клеток, а снаружи –
пески, пески… «Скрипач не нужен»!
Не жизнь, а так, эцих с гвоздём..
Однако мы не пропадём!
Да, оттентурило неслабо,
но есть мозги и пара рук,
ещё узнает эта Плюк
земного русского прораба…
Давай, гляди – глаза в глаза,
мы так похожи, Кин-дза-дза.
О чём рассказала музыка
Казалось, нет конца смятенному бегу в беспросветном круге отчаяния и ужаса. Казалось, лампада внутри трепетала последним светом, и от этого внешний мир восхитительных впечатлений и родных душ потерял теплоту, краски и аромат… Снова, как когда-то казалось, что тяжкий каток неизбежности и рока накатывается неумолимо: не спастись… Да и нет смысла спасаться, нет смысла, так как сил жить с этим дальше оставалось совсем чуть-чуть… на одно мерцание огонька…