Не отпускай моей руки,
Внизу — разлом ощерил скалы…
Пока меня совсем не стало…
Пока близки… Пока близки.
Не отпускай меня душой
Одну туда, где мы не вместе,
В бесцветный мир со вкусом жести,
С кричащей немо пустотой.
Нет, это вовсе не мольба,
Не просьбы жалобные звуки.
Но нить, что нам дала судьба,
Порвать твои способны руки.
А если все же нет пути,
Туман за мною не пускает…
Снесу. Не только вниз летают,
Когда есть крылья. Отпусти.
Не ври себе, смакуя безысходность, залив по горлышко вселенский мрак, а заодно и вето на борьбу. Со страхами из детства врос рюкзак в мурашковую кожу на горбу – ненастно и готично... и удобно. Ведь есть, кого винить в скорбях своих – дефекты мира, человечий род, погоду и оплошности властей... Но я упрямо высмотрю восход на пике тьмы, что чёрного черней, и в диком заточеньи пандемий наведаюсь в кленовый уголок – жить на свету, выплёскивая стих, и приручить летучий вышний свет, и быть в ответе за шаги и слог, учиться у мучений и у бед итог переиначивать в росток.
Уйти от прелестей системы —
канонов, строя, рамок, темы,
забыть регламенты и мемы,
сойти безбашенно с орбит.
Когда сбоит,
не значит – скорая поломка.
По кромке
идти, в ином наполовину,
не маять спину
неволей тягостных поклонов.
И сталь пилонов
не делать посохом в пути.
По спелым росам
брести
куда глаза глядят.
Гроза ли, дебри будут в тему,
и только жаль чуть-чуть систему,
за ад, удерживая власть,
ни разу не насытить пасть.
Редко попадаем на воздуси мы,
не до эмпирея как-то, но…
голуби на ветке словно бусины,
как в печаль упавшее зерно…
Невесомо и ново летит по касательной первое,
освежённому взгляду по-детски бездумно-легко.
И на дымчатых крыльях парит надо мною Наверное,
и надежда вливается тёплым молочным глотком.
В это утро, младенчески розово тихое,
проступает начальная строчка-тропа на снегу.
Многоточия-завтра шагами ко благу ли, лиху ли –
но упрямо по белому шью. И наверно смогу.
И ввысь, и вниз, и свисты в сивой сини,
лилово-серый перистый размах...
За птицами, из пут своей пустыни
сбежал к иным мирам - на риск и страх!
Читать далее
Мадам Эн Эн однажды рок послал кусок бумаги,
На кресло дама взгромоздясь,
Стих сочинить впервые собралась,
И позадумалась…
Перо ж в руках держала.
На ту беду Лиса поблизости бежала.
Чернильный дух Лису остановил,
Идеей хитрой шутки осенил.
Плутовка к дамочке на цыпочках подходит,
Вертит хвостом, с листочка глаз не сводит,
И говорит так сладко, чуть дыша:
«Талантище! Как хороша!
Ну что за рифмы, что за краски,
Писать романы, оды, сказки!
Мурашки! жалко, мал листа кусок,
Ты можешь сделать в гении бросок!
Пиши, да не скупись!
Наверняка, сестрица,
С умением таким
Быть краткой не годится!
Пегас в седле, какое там учиться!
Тут у мадам с похвал вскружилась голова,
От радости свело плечо и ногу, —
Она на льстивые Лисицыны слова
Писала и писала, много-много…
Смысл выпал,
появившийся едва.
******
Уж сколько раз твердили миру,
Что слово – золото, и истина мудра.
Но часто снова попадает лира
К страдальцам одержимостью пера.
Да! Фраза не теряет остроты:
«Служенье муз не терпит суеты».
Акростих
Отжелтело, отлеталось, отгорело,
Караванами по небу унеслось,
Тишину с утра припорошило белым,
Янтари спугнув с заплаканных берез.
Бережёное тепло поманит негой
Ритуала чая накануне снега.
Ь
В протянутой руке так много смысла
В ней бездна света, океан тепла…
Рука в руке, несуетно, не быстро
Идти… какая разница — куда?..
***
В тумане не заблудиться бы,
Мне солнца и ветра хочется.
Найдите мне переводчика,
Перевести с интуиции…
***
Понедельник. Ветер. Утро.
С чашкой чая у окна.
Ладно, пусть не будет чуда.
Ну хотя бы — тишина.
***
Объятья. А где-то ветры…
Сплетая сердца и руки,
Обмениваемся светом,
Закрывши спиной друг друга.
***
Импульс нежности: ты, я…
День окутан теплом и лаской.
Состояние объятия —
Ежедневно. Ежечасно…
Как мы любим трясти достоинством!
Охраняем себя от обид.
Из упрёков готовим воинство
Тем, кто нашей персоне грозит.
Но зато обижаем походя
С наслаждением даже слегка…
И для тех, кто просил о помощи
Не жалеем подчас пинка…
Давным-давно в космическом безмерии
жила-была обычная звезда –
случайное скопление материи,
проста, не хороша и не худа.
Плыла себе бескрайними просторами,
умела жить, лишь излучая свет,
за что критиковалась метеорами —
холодными обломками комет.
«Вот светит, весь уют переиначила!
Кому нужны такие пламена?
Она непозволительно горячая
и вероятно, тяжело больна! «
А между тем неслись тысячелетия.
Умчались метеоры в никуда.
Созданиям вселенной нет бессмертия.
Погасла, срок пришел, и та звезда…
А свет её летит из мрака космоса
наперекор вселенским холодам,
летит века, не подавая голоса,
и всё же говорит о важном нам.
Ночное небо звёздами прекрасное.
От каждой свет, как тоненькая нить,
звучит струной, и знаю: не напрасна я.
И так легко! И так охота жить.
Пришел как-то юноша к старцу седому в пещеру
«Почтенный, наслышан, ты мудростью древней богат.
Поведай мне, есть ли на свете какая-то мера
Добра или зла? Как понять, что есть рай, а что – ад? «
Старик был недвижим на фоне темнеющей сини.
Лишь свет от костра плавил золото мысли в глазах.
«Ты молод и глуп. Ты, подобно голодной скотине,
Прожорлив и падок на зелье, что дарит лоза! «
«Как смеешь ты, старец, хулою чернить человека?!»
И выхвачен меч и во гневе в ладони зажат!
Старик посмотрел на орудие смерти от века:
«Вот это и есть он, тобой вопрошаемый ад».
Опомнился юноша, в ножны упрятавши ярость…
Шагнуть не сумел за пылающий злобою край.
Старик улыбнулся морщинами самую малость
В глаза посмотрел и промолвил: «А это есть рай».